Стихи на конкурс чтецов

Стихи на конкурс чтецов

Всё снова расцвело! Я жизнью трепетал;

Природы вновь восторженный свидетель,

Живее чувствовал, свободнее дышал.

Поэтические строки А.С. Пушкина «Природы вновь восторженный свидетель» неслучайно появились в названии конкурса, посвящённого Году экологии. В лучших традициях литературы – любить природу и восхищаться ею. Как утверждали многие писатели (К. Паустовский, Ф. Достоевский, Л. Толстой) «Любовь к родной стране начинается с любви к природе». О чём бы ни писали в своих стихах поэты: о красках нашей природы, временах года, о взаимоотношении человека с природой – они всегда помнили о главном. Это главное – любовь к Родине и бережное отношение к русскому слову.

Конкурс чтецов направлен на повышение интереса к поэзии, отражающей красоту и величие нашей страны, раскрывающей отношение человека к природе; предоставление детям и юношеству возможности творческого самовыражения, выявление ярких творческих индивидуальностей, а также на популяризацию искусства художественного чтения.

Городской конкурс чтецов проходил в несколько этапов. Сначала в библиотеках состоялись районные конкурсы, в которых приняли участие 198 ребят от 24 библиотек. Это дети из детских садов, школьники, студенты учебных заведений и работающая молодёжь.

По итогам отборочных туров в финал конкурса вышли 43 участника от 5 до 30 лет. Со сцены финалисты наизусть читали стихотворения советских и российских поэтов, стихотворения собственного сочинения, литературные композиции о красоте и величии нашей страны, окружающей природы, любви к родному краю, многогранности взаимоотношений людей и природы.

– От художественного чтения стихов всегда получаю истинное наслаждение, – признается Елена Гавриловна Собченко, гл.библиотекарь Центральной библиотеки им.А.С.Пушкина. – Маленькие детки 5 и 6 лет, понятно, всегда вызывают умиление. Приятно удивили парни возраста от 14 и старше. Такие открытые, не закомплексованные. Подкупает в них не только артистизм, а неординарность исполнения, собственное понимание того о чём читают и желание читать стихи на публику.

Дети читали стихи наших земляков – Н. Шилова, А. Горской, А. Усачёва, Р. Дышаленковой. Ребята постарше выбрали стихи Л. Татьяничевой, А. Майкова, К. Симонова, А. Фадеева, А. Горской. Самым читаемым автором оказался Е. Евтушенко! Его стихи «Цветы лучше пуль», «Ванька-Встанька», «Снег» читали ребята разных возрастных категорий. Причём победители Евгений Фокин и Никита Котляров, читавшие стихи Евтушенко, оказались самыми убедительными чтецами и были признаны жюри единогласно лучшими в своих возрастных категориях.

У членов жюри была непростая задача – выбрать самых лучших чтецов!

Победителями II Городского конкурса чтецов «Природы вновь восторженный свидетель» стали:

Среди возрастной категории от 5 до 10 лет:

1 место – Кельман Глеб – 8 лет

В. Духанин

РОССИЯ

Что такое Россия? Это жаркое лето,

Когда много цветов на зелёном лугу,

Когда брызги на море жемчужного цвета,

Когда хлеб созревает и косят траву.

Что такое Россия? Это чудная осень,

Когда в небе, курлыча, летят журавли,

Когда шишки созревшие падают с сосен,

Когда кружатся листья до самой земли.

Что такое Россия? Это зимняя сказка,

Когда снег серебристый лежит на земле,

Когда мчатся мальчишки с горы на салазках,

Когда виден узор на оконном стекле.

Что такое Россия? Это полная жизни,

Счастья, бодрости, радости, света весна,

Когда дождик прохладный на землю вдруг брызнет,

Когда лес зашумит, отошедший от сна,

Когда ветер траву молодую волнует,

Когда птицы поют снова в нашем краю.

Я Россию свою, мою землю родную,

Словно мать дорогую, очень нежно люблю!

2 место – Бикмуллина Камила – 8 лет

В.Орлов

«Живой букварь»

Нас в любое время года

Учит мудрая природа.

Учит по календарю –

По живому букварю.

Птицы учат ПЕНИЮ,

Паучок - ТЕРПЕНИЮ.

Учит нас пчелиный рой

ДИСЦИПЛИНЕ трудовой.

Обучает жить в труде

И по СПРАВЕДЛИВОСТИ.

Отражение в воде

Учит нас ПРАВДИВОСТИ.

Учит снег нас ЧИСТОТЕ,

Учит солнце ДОБРОТЕ.

У природы круглый год

Обучаться нужно.

Нас деревья всех пород,

Весь большой лесной народ

Учит крепкой ДРУЖБЕ!

3 место – Антипова Маша – 5 лет, самая юная участница конкурса

Римма Дышаленкова

Уральские камушки

Интересно, знают дети,

Что такое самоцветы?

На Урале проживая,

Знают дети или нет,

Что волшебным называют

Каждый камень самоцвет?

Тот, кто любит аметист,

Дружбе верен, сердцем чист.

Кто силач и богатырь,

Носит камешек — сапфир.

Кто секрет хранить умеет,

Кто таинственно молчит,

Тот всегда понять сумеет

Камень ящерок и змеек —

Темноглазый малахит.

Самоцветный камень красный,

Будто ломтик ветчины,

Это главный камень — яшма —

Сердце сказочной страны.

Красный яшмовый узор —

Красота Уральских гор,

Будто в чаше, в этой яшме

Воды чистые озер.

На закат похож гранат,

На восход похож агат,

Эти камни в ожерельях

Силу солнышка таят...

На Урале самоцветы,

Самоцветен весь Урал.

Я хочу, чтобы об этом

Ты немного тоже знал.

Н.П.Шилов
Лето в банках

Среди возрастной категории от 11 до 15 лет:

1 место – Котляров Никита

Е.Евтушенко

«Цветы лучше пуль»

Тот, кто любит цветы,

Тот, естественно, пулям не нравится.

Пули — леди ревнивые.

Стоит ли ждать доброты?

Девятнадцатилетняя Аллисон Краузе,

Ты убита за то, что любила цветы.

Это было Чистейших надежд выражение,

В миг, Когда, беззащитна, как совести тоненький пульс,

Ты вложила цветок

В держимордово дуло ружейное

И сказала: «Цветы лучше пуль».

Не дарите цветов государству,

Где правда карается.

Государства такого отдарок циничен, жесток.

И отдарком была тебе, Аллисон Краузе,

Пуля,

Вытолкнувшая цветок.

Пусть все яблони мира

Не в белое — в траур оденутся!

Ах, как пахнет сирень,

Но не чувствуешь ты ничего.

Как сказал президент про тебя,

Ты «бездельница».

Каждый мертвый — бездельник,

Но это вина не его.

Встаньте, девочки Токио,

Мальчики Рима,

Поднимайте цветы

Против общего злого врага!

Дуньте разом на все одуванчики мира!

О, какая великая будет пурга!

Собирайтесь, цветы, на войну!

Покарайте карателей!

За тюльпаном тюльпан,

За левкоем левкой,

Вырываясь от гнева

Из клумб аккуратненьких,

Глотки всех лицемеров

Заткните корнями с землей!

Ты опутай, жасмин,

Миноносцев подводные лопасти!

Залепляя прицелы,

Ты в линзы отчаянно впейся, репей!

Встаньте, лилии Ганга

И нильские лотосы,

И скрутите винты самолетов,

Беременных смертью детей!

Розы, вы не гордитесь,

Когда продадут подороже!

Пусть приятно касаться

Девической нежной щеки, —

Бензобаки Прокалывайте Бомбардировщикам!

Подлинней, поострей отрастите шипы!

Собирайтесь, цветы, на войну!

Защитите прекрасное!

Затопите шоссе и проселки,

Как армии грозный поток,

И в колонны людей и цветов

Встань, убитая Аллисон Краузе,

Как бессмертник эпохи — протеста колючий цветок!

В.Луковская

«Я люблю этот мир»

Я люблю этот мир за его красоту,

За пылинку на треснувшей дверце

И за то, что он сделал возможной мечту,

Что у каждого где-то на сердце.

За росу, что лежит по утрам на траве,

За песок у меня под ногами,

За цветы, пенье птиц, шелест ветра в листве,

За лиловый закат над лугами.

За ветра и затишья, за стужу и зной,

За всё то, что на вид неприметно.

Ничего не могу я поделать с собой,

Я люблю. Разве это запретно?

Мир прекрасен, ты только вокруг оглянись,

Столько нового сразу узнаешь.

Босиком по траве на заре пробегись,

И покажется - будто летаешь.

Это чувство ни с чем невозможно сравнить,

Ощущение радости, света...

Вы не знаете, как можно мир полюбить?

Дать ответ не могу, лишь советы.

Нужно видеть прекрасное в мелких вещах:

В родниковой воде на поляне,

В облаках иль зелёных пушистых хвощах,

Даже в старом засохшем бурьяне.

Это просто, вы лишь поглядите вокруг,

Пусть смеются над вами невежды.

"Как прекрасен весь мир!" - вы воскликнете вдруг

И взлетите на крыльях надежды.

3 место – Кузьмина Марджона

Л. Фадеева

Окружающая среда

Всё – от старой сосны у забора

До большого тёмного бора

И от озера до пруда –

Окружающая среда.

А ещё и медведь, и лось,

И котёнок Васька небось?

Даже муха – вот это да! –

Окружающая среда.

Я люблю на озере тишь,

И в пруду отраженья крыш,

Рвать чернику люблю в лесу,

Барсука люблю и лису...

Я люблю тебя навсегда,

Окружающая среда!

Е. Тоболина

Приходит зима

Приходит зима танцевать на просторах бескрайних,

И белую пудру приносит в шкатулке чудес.

Кружится над нами в серебяных туфельках бальных,

В летящей шопеновке цвета январских небес.

Один поворот - рассыпается хлопьями пудра,

Другой - и от золота осени нет и следа.

Как точно, как здорово, как вдохновенно и мудро

Устроено в мире на многие дни и года.

Как белая птица порхает, резвится

Зима-танцовщица, и может случиться

Однажды найти и вернуть

Того, кто когда-то ушел виновато,

Ни слова, ни взгляда. Но если уж надо -

Укажет зима возвращения путь.

Смотрите, качается мир на хрустальных качелях,

И сказочный бал начинается прямо с утра.

Там вальсы играют метели на виолончелях,

А вьюги - на скрипках и на контрабасах - ветра.

Тревоги забыты, ушли растворясь в круговерти,

Мелодией дивной наполнен опять белый свет.

Вот только под музыку эту, уж, вы мне поверьте:

Нельзя друг без друга, и в этом сомнения нет!

Но что же поделаешь, время проходит незримо,

И таяньем снега закончится сказочный бал.

А ждут ли нас там, впереди еще новые зимы?

Ведь жизненный срок на земле так ничтожен, так мал...

Давайте ж опять соберемся как в детстве далеком,

Давайте сбежим в Город Радости, где кутерьма.

Где снятся счастливые сны и с прозрачным намеком

В шкатулку чудес соберет свою пудру зима...

Среди возрастной категории от 16 и старше:

1 место – Фокин Евгений

Вот Евгений Фокин читает «Третий снег» Е. Евтушенко и, кажется, сейчас в зале пойдёт снег:

Смотрели в окна мы, где липы

чернели в глубине двора.

Вздыхали: снова снег не выпал,

а ведь пора ему, пора.

И снег пошел, пошел под вечер.

Он, покидая высоту,

летел, куда подует ветер,

и колебался на лету.

Он был пластинчатый и хрупкий

и сам собою был смущен.

Его мы нежно брали в руки

и удивлялись: "Где же он?"

Он уверял нас: "Будет, знаю,

и настоящий снег у вас.

Вы не волнуйтесь - я растаю,

не беспокойтесь - я сейчас..."

Был новый снег через неделю.

Он не пошел - он повалил.

Он забивал глаза метелью,

шумел, кружил что было сил.

В своей решимости упрямой

хотел добиться торжества,

чтоб все решили: он тот самый,

что не на день и не на два.

Но, сам себя таким считая,

не удержался он и сдал.

и если он в руках не таял,

то под ногами таять стал.

А мы с тревогою все чаще

опять глядели в небосклон:

"Когда же будет настоящий?

Ведь все же должен быть и он".

И как-то утром, вставши сонно,

еще не зная ничего,

мы вдруг ступили удивленно,

дверь отворивши, на него.

Лежал глубокий он и чистый

со всею мягкой простотой.

Он был застенчиво-пушистый

и был уверенно-густой.

Он лег на землю и на крыши,

всех белизною поразив,

и был действительно он пышен,

и был действительно красив.

Он шел и шел в рассветной гамме

под гуд машин и храп коней,

и он не таял под ногами,

а становился лишь плотней.

Лежал он, свежий и блестящий,

и город был им ослеплен.

Он был тот самый. Настоящий.

Его мы ждали. Выпал он.

Когда Евгений почти полушёпотом произносил слова, зал затихал, чтоб расслышать каждый звук и он был так убедителен, что, казалось под его ногами слышался хруст снега.

2 место – Шульгин Александр (авторское стихотворение)

2 место – Моисеев Сергей

В. Маяковский

«Случай на даче»

В сто сорок солнц закат пылал,

в июль катилось лето,

была жара,

жара плыла –

на даче было это.

Пригорок Пушкино горбил

Акуловой горою,

а низ горы –

деревней был,

кривился крыш корою.

А за деревнею –

дыра,

и в ту дыру, наверно,

спускалось солнце каждый раз,

медленно и верно.

А завтра

Снова

мир залить

вставало солнце ало.

И день за днем

ужасно злить

меня

вот это

стало.

И так однажды разозлясь,

что в страхе все поблекло,

в упор я крикнул солнцу:

"Слазь!

довольно шляться в пекло!"

Я крикнул солнцу:

"Дармоед!

занежен в облака ты,

а тут - не знай ни зим, ни лет,

сиди, рисуй плакаты!"

Я крикнул солнцу:

"Погоди!

послушай, златолобо,

чем так,

без дела заходить,

ко мне

на чай зашло бы!"

Что я наделал!

Я погиб!

Ко мне,

по доброй воле,

само,

раскинув луч-шаги,

шагает солнце в поле.

Хочу испуг не показать –

и ретируюсь задом.

Уже в саду его глаза.

Уже проходит садом.

В окошки,

в двери,

в щель войдя,

валилась солнца масса,

ввалилось;

дух переведя,

заговорило басом:

"Гоню обратно я огни

впервые с сотворенья.

Ты звал меня?

Чаи гони,

гони, поэт, варенье!"

Слеза из глаз у самого –

жара с ума сводила,

но я ему –

на самовар:

"Ну что ж,

садись, светило!"

Черт дернул дерзости мои

орать ему, -

сконфужен,

я сел на уголок скамьи,

боюсь - не вышло б хуже!

Но странная из солнца ясь

струилась, -

и степенность

забыв,

сижу, разговорясь

с светилом

постепенно.

Про то,

про это говорю,

что-де заела Роста,

а солнце:

"Ладно,

не горюй,

смотри на вещи просто!

А мне, ты думаешь,

Светить

легко.

- Поди, попробуй! –

А вот идешь –

взялось идти,

идешь - и светишь в оба!"

Болтали так до темноты –

до бывшей ночи то есть.

Какая тьма уж тут?

На "ты"

мы с ним, совсем освоясь.

И скоро,

дружбы не тая,

бью по плечу его я.

А солнце тоже:

"Ты да я,

нас, товарищ, двое!

Пойдем, поэт,

взорим,

вспоем

у мира в сером хламе.

Я буду солнце лить свое,

а ты - свое,

стихами".

Стена теней,

ночей тюрьма

под солнц двустволкой пала.

Стихов и света кутерьма

сияй во что попало!

Устанет то,

и хочет ночь

прилечь,

тупая сонница.

Вдруг – я

во всю светаю мочь –

и снова день трезвонится.

Светить всегда,

светить везде,

до дней последних донца,

светить –

и никаких гвоздей!

Вот лозунг мой

и солнца!

Мирра Лохвицкая

«Среди цветов»

Вчера, гуляя у ручья,

Я думала: вся жизнь моя —

Лишь шалости да шутки.

И под журчание струи

Я в косы длинные свои

Вплетала незабудки.

Был тихий вечер, и кругом,

Как бы в дремоте перед сном,

Чуть трепетали ивы,—

И реяли среди цветов

Стада стрекоз и мотыльков,

Беспечно-шаловливы.

Вдруг слышу шорох за спиной.

Я оглянулась... Предо мной,

И стройный, и высокий,

Стоит и смотрит на меня

Очами, полными огня,

Красавец черноокий.

«Дитя, зачем ты здесь одна?

Смотри, взошла уже луна,

Огни погасли в селах...»

А я в ответ: «Среди цветов

Пасу я пестрых мотыльков,

Пасу стрекоз веселых».

И рассмеялся он тогда:

«Дитя, оставь свои стада

Пасти самой природе;

Пойдем со мной в прохладный грот.

Ты слышишь? — Соловей поет

О счастье и свободе...

Под вечный лепет звонких струй

Там слаще будет поцелуй,

Отраднее молчанье;

И не сомнется твой венок,

И не сотрется бархат щек

От нежного лобзанья!»

Мне странен был язык страстей,—

Не тронули души моей

Мольбы и заклинанья;

Как лань пустилась я домой,

Стараясь страх умерить мой

И груди трепетанье...

С тех пор потерян мой покой!—

Уж не брожу я над рекой

В венке из незабудок,

Борюсь с желанием своим,—

И спорит с сердцем молодым

Неопытный рассудок...

3 место – Ужегова Анна

В.Солоухин

«Мечтатели»

Ах, мечтатели мы!

Мало было нам розовой розы,

Сотворили, придумали, вывели наугад

Белых, чайных, махровых,

Багровых, янтарных и черных,

Желтых, словно лимон,

И пурпурных, как летний закат.

Мало!

Здесь подбираемся к сути мы,

К человеческой сути, что скромно зовется мечтой.

Мусор - белые розы,

Черные розы - убожество.

Хорошо бы добиться,

Чтоб роза была

Голубой!

Что за мех горностай!

Белый снег (королевские мантии!),

Драгоценному камню подобен блистательный мех.

А мечтатель уходит в тайгу,

Сорок лет он мечтает и мается,

Ни в собольем дыму,

Ни в сивушном бреду,

Ни в семейном ладу не находит утех.

Сорок лет он бежит по следам невозможного зверя.

Ты ему не перечь. И мечтать ты ему не мешай.

- Понимаешь, браток,

За десятым хребтом

Есть одно потайное ущелье,

Там-то он и живет.

- Кто же?

- Розовый горностай!

Нам реальность претит.

Все за смутным, за сказочным тянемся.

Как закаты красны,

Сколько золота бьет из-за туч.

А чудак говорит:

- Это что?

Раз в сто лет на закате, случается,

Появляется в небе

Зеленый

Сверкающий луч!

Вот бы выпало счастье... Ан нет же...-

Так в чем оно, счастье?

Неужели не счастье ходить по земле босиком,

Видеть белой ромашку,

А солнышко на небе красным,

И чтоб хлеб, а не писаный пряник,

Не заморским напиться вином,

А коровьим парным молоком!

Но...

Мечтатели мы.

Вон опять он пошел по тропинке,

Обуянный мечтой. И мечтать ты ему не мешай.

Сухаришки в мешке. В ружьеце притаились дробинки,

Где-то ждет его розовый,

Розовый горностай!

Самые талантливые, способные передать художественный замысел автора, самые артистичные и убедительные чтецы получили дипломы и памятные подарки от партнеров городского конкурса: Агентство подписки и доставки периодических печатных изданий ООО «Урал-Пресс Челябинск», Торгово-развлекательный комплекс «Горки», МБУК «Зоопарк», МАУК «Кино-театральное объединение "Кировец"», МБУК «Кино-театральный центр для детей и молодежи "Новый художественный театр"», МБУК «Кинотеатр "Знамя"».

От всей души благодарим всех участников, партнеров, всех кто поддерживал чтецов, кто помогал им подготовиться: педагогов, руководителей детских центров и студий, литературных объединений, библиотекарей и, конечно же, родителей. Спасибо!
Читайте книги, учите стихи, приходите в библиотеки и участвуйте в конкурсах!

Большинство участников районного конкурса чтецов для школьников младших классов «Как хорошо уметь читать» выбрали для чтения стихотворения военной тематики.

— Все выступающие хорошо знали слова, выразительно читали, старались донести до каждого присутствующего в зале смысл читаемых ими строк и не оставили равнодушным ни одного слушателя. Победителей конкурса члены жюри выбирали с большим трудом, — отметила педагог ДУМ и организатор конкурса Л. В. Сельницина.

Итоги конкурса подводились по двум номинациям в двух возрастных группах: младшей (1 — 2 классы) и старшей (3 — 4 классы). В состав жюри вошли старшие инструкторы управления по молодежной политике, физкультуре и спорту А. Г. Харланов и В. М. Седова, директор централизованной клубной системы В. В. Морозкина, заведующая читальным залом детской библиотеки М. Н. Кочеврягина.

В номинации «Стихотворение на свободную тему» заявилось всего три участника. Победительницей была признана ученица 4-го класса Ситцевской школы Виктория Синицина (кл. руководитель Н. В. Шаламова). Она прочла стихотворение К. Журавлева «Злая собака». Второе место — у четвероклассницы из Араслановской ООШ Олеси Харизовой. Для конкурса она выбрала произведение А. Барто «В театре».

В младшей возрастной группе номинации «Стихи о войне» всем особенно запомнилось выступление ученицы 2 «а» класса СОШ № 27 Елизаветы Яремчук (кл. руководитель Е. П. Николаева), которая и стала победительницей. Лиза была не только в форме, но и принесла с собой тематический реквизит — сделанный из картона Вечный огонь. В процессе чтения стихотворения Г. Рублева «Памятник» девочка торжественно возложила к нему искусственные цветы.

Победителем в старшей возрастной группе стал Егор Гомзиков (4 класс СОШ № 3, кл. руководитель С. В. Шлемина). Он очень эмоционально и выразительно прочел стихотворение С. Калашникова «Летела с фронта похоронка», а его природная артистичность просто покорила жюри и зрителей.

Второе место среди младших школьников досталось ученице 1 «б» класса СОШ № 1 Дарье Федотовой. В старшей группе второе место занял Дмитрий Бычков (4 «б» класс СОШ № 1).

Третье место среди младших школьников у Варвары Шевченко (2 «а» класс СОШ № 1). В старшей возрастной группе третье место разделили Валерия Мухаметова (3 класс Первомайской СОШ) и Елизавета Гашкова (4 класс СОШ №2).

Все победители и призеры получили сладкие призы, предоставленные управлением по молодежной политике, физкультуре и спорту.

Елена СЕВЕРИНА

• Это просто шикарная подборка стихотворений на все случаи жизни! И если даже часть из них прочитать с выражением, то сердце уже будет вырываться из груди от переполняющих его чувств.

• Чуткие какие стихи

• классно
спасибо

• прекрасные стихи.

• ну, мне кажется, некоторые стихи короткие

• Хорошие стихотворения. На мой взгляд на конкурс чтецов всегда надо брать стихи, которые красиво звучат, там разнообразные звуки и сложные сочетания. Чтоб слушать было красиво, смысл тоже важен, но тут все хороши, трудно сказать какое лучше.

Чародейкою зимою
Околдован, лес стоит,
И под снежной бахромою,
Неподвижною, немою,
Чудной жизнью он блестит.
И стоит он, околдован,
Не мертвец и не живой -
Сном волшебным очарован,
Весь опутан, весь окован
Лёгкой цепью пуховой...

О сервисе Прессе Связаться с нами Авторам Рекламодателям Разработчикам Условия использования Правила и безопасность Новые функции

Борис Пастернак.

Во всем мне хочется дойти
До самой сути.
В работе, в поисках пути,
В сердечной смуте.

До сущности протекших дней,
До их причины,
До оснований, до корней,
До сердцевины.

Всё время схватывая нить
Судеб, событий,
Жить, думать, чувствовать, любить,
Свершать открытья.

О, если бы я только мог
Хотя отчасти,
Я написал бы восемь строк
О свойствах страсти.

О беззаконьях, о грехах,
Бегах, погонях,
Нечаянностях впопыхах,
Локтях, ладонях.

Я вывел бы ее закон,
Ее начало,
И повторял ее имен
Инициалы.

Я б разбивал стихи, как сад.
Всей дрожью жилок
Цвели бы липы в них подряд,
Гуськом, в затылок.

В стихи б я внес дыханье роз,
Дыханье мяты,
Луга, осоку, сенокос,
Грозы раскаты.

Так некогда Шопен вложил
Живое чудо
Фольварков, парков, рощ, могил
В свои этюды.

Достигнутого торжества
Игра и мука -
Натянутая тетива
Тугого лука.

ГОЛЫЕ ЖИВОТНЫЕ
У животных нет одежды
Ни для ног и ни для рук.
Ходят звери, как и прежде,
Без ботинок и без брюк,

Без носков и без рубашек,
И, простите, без трусов –
От малюсеньких букашек
До огромнейших слонов.

Вот одеть бы их по моде,
Нарядить и так и сяк,
Чтоб, гуляя на природе,
Люди видели бы, как

Щеголяют бегемоты
В разноцветных пиджаках,
А коровы носят боты
На высоких каблуках.

Впрочем, это лишь надежды,
Вызывающие смех.
У животных нет одежды –
Только шкура, только мех.

Только мех и только шкура
От копыт и до горба:
Уж такая их натура.
Уж такая их судьба.

Я сказал однажды Насте:
— Уважаемая, здрассьте!
Настя так захохотала,
Что потом три дня икала.

Я сказал однажды Свете:
— Ты прекрасней всех на свете!
— Знаю, — отвечала Света, —
А вот ты — с большим приветом!

Я сказал однажды: — Люда!
Я дружить с тобою буду!
А она в меня — портфелем,
Увернулся еле-еле.

Все смеются надо мной:
— До чего же ты чудной!
Не дерёшься, не толкаешься
И совсем не обзываешься!

...Грустно я стоял в сторонке:
Странные у нас девчонки!

Акилле КампанилеТрудности нахождения бумажника на улице
Баттиста был одним из тех людей, которые надеются найти бумажник на улице.
Эти странные люди, возвращаясь ночью домой, пользуются пустынностью улиц, чтобы пошнырять глазами туда и сюда в своей странной надежде. И найти бумажник, когда улицы пустынны и все благоприятствует тому, чтобы подобрать его и обследовать его внутренности, явится знаком высшего расположения фортуны. Но они готовы и на тот случай, если вдруг найдут его днем на оживленной улице. Случись такое, они либо наступят на него ногой и дождутся, когда никто не смотрит, чтобы подобрать его; либо сделают вид, что уронили газету или платок, или что-нибудь еще, и, наклонившись подобрать все это, подбирают и бумажник, содержимое которого осмотрят, лишь оказавшись в укромном месте. Но несмотря на такие ожидания, бумажники им не попадаются никогда.
Некоторые замечают на земле бумажку или стеклышко, которые привлекают их внимание. Поколебавшись, они подбирают их, чтобы не жалеть потом, и держат их в руке у всех на виду, чтобы все могли удостовериться: ничего ценного там нет, – либо, также у всех на виду, выбрасывают прочь.
Некоторые боятся, что им недостанет смелости или проворства, чтобы подобрать бумажник. Напрасные опасения. Он им никогда не попадется.
Некоторым эта мысль – найти бумажник – приходит в голову, только если им крайне нужны деньги. Эта мысль переживает две стадии. Сначала взбредает в голову, что было бы очень странно найти бумажник именно при таких обстоятельствах. Далее, поскольку надежда не знает препятствий, такие люди начинают думать: а почему бы и нет, фортуна капризна, всякое бывает.
Но на что бы там ни надеялись они, бумажник все же не попадается.
От мысли найти бумажник просыпаются аппетиты. Несколько лир ничего не решают. В голове сразу возникают большие цифры – и они стремительно растут. От десяти тысяч до шестидесяти, семидесяти и ста тысяч лир – всего один шаг. На самом деле нет причины задерживаться на какой-либо одной цифре. Но в конце концов начинают думать, что и несколько тысяч лир было бы совсем неплохо.
Как бы то ни было, поскольку ничто не мешает думать об очень больших суммах, советуем надеяться найти бумажник с сотней миллионов лир. Тем более, что вы его никогда не найдете.

ОСТРОВСКИЙ , "СВОИ ЛЮДИ -СОЧТЕМСЯ", монолог Липочка (сидит у окна с книгой). Какое приятное занятие эти танцы! Ведь
уж как хорошо! Что может быть восхитительнее? Приедешь в Собранье али к кому
на свадьбу, сидишь, натурально,— вся в цветах, разодета, как игрушка али
картинка журнальная,— вдруг подлетает кавалер: "Удостойте счастия,
сударыня!" Ну, видишь: если человек с понятием али армейской какой —
возьмешь да и прищуришься, отвечаешь: "Извольте, с удовольствием!" Ах! (с
жаром) оча-ро-ва-тель-но! Это просто уму непостижимо! (Вздыхает.) Больше
всего не люблю я танцевать с студентами да с приказными. То ли дело
отличаться с военными! Ах, прелесть! восхищение! И усы, и эполеты, и мундир,
а у иных даже шпоры с колокольчиками. Одно убийственно, что сабли нет! И для
чего они ее отвязывают? Странно, ей-богу! Сами не понимают, как блеснуть
очаровательнее! Ведь посмотрели бы на шпоры, как они звенят, особливо, если
улан али полковник какой разрисовывает — чудо! Любоваться — мило-дорого!
Ну, а прицепи-ко он еще саблю: просто ничего не увидишь любопытнее, одного
грома лучше музыки наслушаешься. Уж какое же есть сравнение: военный или
штатский? Военный — уж это сейчас видно: и ловкость, и все, а штатский что?
Так какой-то неодушевленный! (Молчание.) Удивляюсь, отчего это многие дамы,
поджавши ножки, сидят? Формально нет никакой трудности выучиться! Вот уж я
на что совестилась учителя, а в двадцать уроков все решительно поняла.
Отчего это не учиться танцевать! Это одно толькое суеверие! Вот маменька,
бывало, сердится, что учитель все за коленки хватает. Все это от
необразования! Что за важность! Он танцмейстер, а не кто-нибудь другой.
(Задумывается.) Воображаю я себе: вдруг за меня посватается военный, вдруг у
нас парадный сговор: горят везде свечки, ходят официанты в белых перчатках;
я, натурально, в тюлевом либо в газовом платье, тут вдруг заиграют вальс. А
ну как я перед ним оконфужусь! Ах, страм какой! Куда тогда деваться-то? Что
он подумает? Вот, скажет, дура необразованная! Да нет, как это можно! Однако
я вот уж полтора года не танцевала! Попробую-ко теперь на досуге. (Дурно
вальсируя.) Раз... два... три... раз... два... три...

А. Фадеев "Молодая гвардия" отрывок Валя пришла в себя уже на улице. Жаркое дневное солнце лежало на домах, на пыльной дороге, на выжженной траве. Уже больше месяца как не было дождя. Все вокруг было пережжено и высушено. Воздух дрожал, раскаленный.
Валя стояла посреди дороги в густой пыли по щиколотку. И вдруг, застонав, опустилась прямо в пыль. Платье ее надулось вокруг пузырем и опало. Валя уткнула лицо в ладони.
Вырикова привела ее в себя. Они спустились с холма, где стояло здание райисполкома, и мимо здания милиции, через Восьмидомики, пошли к себе на Первомайку. Валю то знобило, то бросало в жаркий пот.
- Дура ты, дура! - говорила Вырикова. - Так вам и надо, таким!… Это же немцы, - с уважением и даже подобострастием сказала Вырикова, - к ним надо уметь приспособиться.
Валя, не слыша, шла рядом с ней.
- У ты, дура такая! - со злобой говорила Вырикова. - Я же дала тебе знак. Надо было дать понять, что ты хочешь им помогать здесь, они это ценят. И надо было сказать: нездорова… Там, на комиссии, врачом Наталья Алексеевна, с городской больницы, она всем дает освобождение или неполную годность, а немец там просто фельдшер и ни черта не понимает. Дура, дура и есть! А меня определили на службу в бывшую контору «Заготскот», еще и паек дадут…
Первым движением Ули было движение жалости. Она обняла Валину голову и стала молча целовать ей волосы, глаза. Потом у нее зароились планы спасения Вали.
- Тебе надо бежать, - сказала Уля, - да, да, бежать!
- Куда же, куда, боже мой? - беспомощно и в то же время раздраженно говорила Валя. - У меня же нет теперь никаких документов!
- Валечка, милая, - заговорила Уля ласковым шопотом, - я понимаю, кругом немцы, но ведь это же наша страна, она большая, ведь кругом все те же люди, среди которых мы жили, ведь можно же найти выход из положения! Я сама помогу тебе, все ребята и дивчата помогут.
- А мама? Что ты, Улечка! Они же замучают ее! - Валя заплакала.
- Да не плачь же ты, в самом деле! - в сердцах сказала Уля. - А если тебя в Германию угонят, ты думаешь, ей будет легче? Разве она это переживет?
- Улечка… Улечка… За что ты еще больше мучаешь меня?
- Это отвратительно, что ты говоришь это… это позорно, гадко… Я презираю тебя! - со страшным, жестоким чувством сказала Уля. - Да, да, презираю твою немощность, твои слезы… Кругом столько горя, столько людей, здоровых, сильных, прекрасных людей гибнет на фронте, в фашистских концлагерях, застенках, подумай, что испытывают их жены, матери, но все работают, борются! А ты, девчонка, тебе все дороги открыты, тебе предлагают помощь, а ты хнычешь, да еще хочешь, чтобы тебя жалели. А мне тебя не жалко, да, Да, не жалко! - говорила Уля.
Она резко встала, отошла к двери и, прислонившись к ней заложенными за спину руками, стояла, глядя перед собой гневными черными глазами. Валя, уткнувшись лицом в постель Ули, молча стояла на коленях.
- Валя! Валечка!… Вспомни, как мы жили с тобой. Сердечко мое! - вдруг сказала Уля. - Сердечко мое!
Валя зарыдала в голос.
- Вспомни, когда же я посоветовала тебе что-нибудь дурное? Помнишь, тогда, с этими сливами, или когда ты кричала, что не переплывешь, а я сказала, что я тебя сама утоплю? Валечка! Я тебя умоляю…
- Нет, нет, ты покинула меня! Да, ты покинула меня сердцем, еще когда ты уезжала, и потом уже ничего не было между нами. Ты думаешь, я этого не чувствовала? - вне себя говорила Валя рыдая. - А сейчас?… Я совсем, совсем одна на свете…
Уля ничего не отвечала ей.
Валя встала и, не глядя на Улю, утерла лицо платком.
- Валя, я говорю тебе в последний раз, - тихо и холодно сказала Уля. - Или ты послушаешь меня, тогда мы сейчас же разбудим Анатолия и он проводит тебя к Виктору на Погорелый, или… не терзай мне сердца.
- Прощай, Улечка!… Прощай навсегда… - Валя, сдерживая слезы, выбежала из кухонки на двор, залитый светом месяца.

2 отрывок —-----------------------------------------------------------------------— Уля подсела к сестрам Иванцовым, но старшая Оля, увлеченная пеньем, только ласково и сильно пожала Уле руку, повыше локтя, - в глазах у нее точно синий пламень горел, отчего ее лицо с неправильными чертами стало даже красивым. А Нина, с вызовом смотревшая вокруг себя из-под могучего раскрылия бровей, вдруг склонилась к Улеи жарко шепнула ей в ухо:
- Тебе привет от Кашука.
- Какого Кашука? - так же шопотом спросила Уля.
- От Олега. Для нас, - подчеркнуто сказала Нина,- он теперь всегда будет Кашук.
Уля смотрела перед собой не понимая.
- Зайдем отсюда вместе к Анатолию, - сказала Нина. Уля не стала ее расспрашивать.
Поющие девушки оживились, раскраснелись. Как им хотелось забыть, хотя бы на это мгновение, все, что окружало их, забыть немцев, полицаев, забыть, что надо регистрироваться на немецкой бирже труда, забыть муки, перенесенные Лилей, забыть, что дома уже волнуются их матери, почему так долго нет дочерей! Как им хотелось, чтобы все было, как прежде! Они кончали одну песню и начинали другую.
- Девочки, девочки! - вдруг сказала Лиля своим тихим, проникновенным голосом. - Сколько раз, когда я сидела в лагере, когда шла по этой Польше, ночью, босая, голодная, сколько раз я вспоминала нашу Первомайку, нашу школу и всех вас, девочки, как мы собирались и как в степь ходили и пели… и кому же это, и зачем же это надо было все это разломать, растоптать? Чего же это нехватает людям на свете?…
- Улечка! - вдруг сказала она.- Прочти какие-нибудь хорошие стихи, помнишь, как раньше…
- Какие же? - спросила Уля.
Девушки наперебой стали выкликать любимые стихи Ули, которые они не раз слышали в ее исполнении.
- Улечка, прочти «Демона», - сказала Лиля.
- А что из «Демона»?
- На твой выбор.
- Пусть всего читает!
Уля встала, тихо опустила руки вдоль тела и, не чинясь и не смущаясь, с той природной естественной манерой чтения, которая свойственна людям, не пишущим стихов и не исполняющим их со сцены, начала спокойным, свободным, грудным голосом:

Печальный Демон, дух изгнанья,
Летал над грешною землей,
И лучших дней воспоминанья
Перед ним теснилися толпой…
Когда сквозь вечные туманы,
Познанья жадный, он следил
Кочующие караваны
В пространстве брошенных светил;
Когда он верил и любил,
Счастливый первенец творенья!…

И странное дело, - как и все, что пели девушки, то, что Уля читала, тоже мгновенно приобрело живое, жизненное значение. Словно та жизнь, на которую девушки были теперь обречены, вступала в непримиримое противоречие со всем прекрасным, созданным в мире, независимо от характера и времени создания. И то, что в поэме говорило как бы и за демона, и как бы против него, - все это в равной степени подходило к тому, что испытывали девушки, и в равной мере трогало их.

Что повесть тягостных лишений,
Трудов и бед толпы людской
Грядущих, прошлых поколений
Перед минутою одной
Моих непризнанных мучений? -

читала Уля. И девушкам казалось, что действительно никто так не страдает на свете, как они.
Вот уже ангел на своих золотых крыльях нес грешную душу Тамары, и адский дух взвился к ним из бездны.

Исчезни, мрачный дух сомненья! -

читала Уля с тихо опущенными вдоль тела руками. -

…Дни испытания прошли;
С одеждой бренною земли
Оковы зла с нее ниспали.
Узнай, давно ее мы ждали!
Ее душа была из тех,
Которых жизнь одно мгновенье
Невыносимого мученья,
Недосягаемых утех…
Ценой жестокой искупила
Она сомнения свои…
Она страдала и любила -
И рай открылся для любви!

Лиля уронила свою белую головку на руки и громко, по-детски заплакала. Девушки, растроганные, кинулись ее утешать. И тот ужасный мир, в котором они жили, снова вошел в комнату и словно отравил душу каждой из них.

3 отрывок —-------------------------------------------------------------------------------------Было еще далеко до утра, когда Костиевича подняли на допрос и повели, не связав рук. Он понял, что его не будут пытать. И действительно, его привели не в камеру, специально оборудованную для пыток, находившуюся в той же половине, что и камеры для заключенных, а в кабинет майстера Брюкнера, где Костиевич увидел самого Брюкнера в подтяжках, - офицерский мундир его висел на кресле: в кабинете было невыносимо душно, - вахмистра Балдера в полной форме, переводчика Шурку Рейбанда и трех немецких солдат в мышиных мундирчиках. Унтера Фенбонга не было.
За дверью послышался грузный топот, и в кабинет, нагнув голову, чтобы не задеть притолоки, вошел начальник полиции Соликовский в старинной казачьей фуражке, а за ним немецкие солдаты ввели старика Лютикова, босого, в разорванной рубахе, без пиджака, с неестественно белыми, искривленными обувью ступнями. Лютиков, видно, давно уже не ходил босой, поранился, ему больно было ступать даже по полу. Лютиков узнал Костиевича, на глаза его набежали слезы, он склонил голову.
- Узнаешь его? - спросил майстер Брюкнер. Шурка Рейбанд перевел вопрос Костиевичу.
- Конечно, - стараясь быть спокойным, сказал Шульга.
С немецкой тщательностью и методичностью майстер Брюкнер и вахтмайстер Балдер, допрашивая перекрестно Шульгу и Лютикова, выяснили то, что было известно давно по документам Костиевича и никогда не скрывалось им: что он, Евдоким Остапчук, работал последнее время в механическом цехе, где Лютиков был заведующим, и что заведующий цехом Лютиков принял на работу в цех Евдокима Остапчука.
Шульга понял, что Лютиков взят без каких-либо улик о подпольной деятельности и что он ничего больше того, что известно, не сказал и не скажет ни о себе, ни о Шульге. И сердце Шульги облилось теплом сыновней любви к старику Лютикову.
Майстер Брюкнер кричал на молча стоявшего перед ним с опущенной головой босого Лютикова:
- О, ти льгун, льгун, старий крис! - И топал начищенным штиблетом так, что низко опущенный живот майстера Брюкнера подпрыгивал в брюках.
Потом Соликовский громадными своими кулаками стал избивать Лютикова и свалил его на пол. Шульга хотел уже кинуться на Соликовского, но внутренний голос подсказал ему, что наступило такое время, когда лучше остаться с развязанными руками, и он удержался и, раздувая ноздри, молча смотрел, как избивают старого Лютикова.
Потом их обоих, порознь, увели. Костиевич слышал, как подошла еще машина с арестованными. Не прошло и четверти часа, как его снова привели в кабинет майстера Брюкнера. Костиевич увидел своего мучителя, унтера Фенбонга, с солдатами СС, державшими полураздетого, рослого, пожилого человека, с мясистым сильным лицом, со связанными за спиной руками. Матвей Костиевич признал, в нем своего земляка, участника партизанской борьбы в 1918 году - Петрова, с которым он не виделся лет пятнадцать. Мясистое лицо Петрова было в синяках и кровоподтеках; с той поры, как Костиевич видел его, он мало постарел, только раздался в плечах и в поясе. Держался он угрюмо, но с достоинством.
Оба они, и Петров и Костиевич, сделали вид, что впервые видят друг друга. И уже придерживались этого во все время допроса.
Костиевича и на этот раз не били, но он был так потрясен тем, что происходило на его глазах, что к концу этого, второго за ночь, допроса могучий организм его сдал. Костиевич не помнил, как его отвели в камеру, впал в тяжелое забытье, из которого его снова вывел визг ключа в двери. Он слышал возню в дверях, но не мог проснуться. Потом ему почудилось, что дверь отворилась и кого-то втолкнули в камеру к нему. Костиевич сделал усилие и открыл глаза. Над ним, наклонившись, стоял человек с черными сросшимися бровями и черной цыганской бородой и пытался рассмотреть Костиевича.
Человек этот попал со света в темную камеру и то ли без привычки не мог разглядеть лица Костиевича, то ли Костиевич был уже не похож на самого себя. Но Костиевич сразу узнал его, - это был земляк, тоже участник той войны, директор шахты № 1-бис, Валько.

4 отрывок —---------------------------------------------------------------------------------Их привели на тот запушенный, мало посещаемый даже в хорошие времена край парка, что примыкал к пустырю с одиноким каменным зданием немецкой полицейской школы. Здесь посреди продолговатой поляны окруженной деревьями была выкопана длинная яма. Еще не видя ее, люди почувствовали запах вывороченной сырой земли.
Колонну раздвоили и развели по разные стороны ямы, разлучив Валько и Костиевича. Люди стали натыкаться на бугры вывороченной земли и падать, но их тут же подымали ударами прикладов.
И вдруг десятки фонариков осветили эту длинную темную яму, и валы вывороченной земли по бокам ее, и измученные лица людей, и отливавшие сталью штыки немецких солдат, оцеплявших поляну сплошной стеной. И все, кто стоял у ямы увидели у ее окончания, под деревьями, майстера Брюкнера и вахтмайстера Балдера в накинутых на плечи черных прорезиненных плащах. Позади, немного сбоку от них, грузный, серый, багровый, с выпученными глазами, стоял бургомистр Василий Стеценко.
Майстер Брюкнер сделал знак рукой. Унтер Фенбонг высоко поднял над головой фонарь, висевший на его руке, и тихо скомандовал своим сиплым бабьим голосом. Солдаты шагнули вперед и штыками стали подталкивать людей к яме. Люди, спотыкаясь, увязая ногами и падая, молча взбирались на валы земли. Слышно было только сопенье солдат и шум бьющейся на ветру листвы.
Матвей Шульга, тяжело ступая, насколько позволяли ему спутанные ноги, поднялся на вал. Он увидел при вспышке фонариков, как людей сбрасывали в яму; они спрыгивали или падали, иные молча, иные с протестующими или жалобными возгласами.
Майстер Брюкнер и вахтмайстер Балдер недвижимо стояли под деревьями, а Стеценко истово, в пояс, кланялся людям, которых сбрасывали в яму, - он был пьян.
И снова Шульга увидел Вдовенко в бордовом платье, с привязанным к ней ребенком, который ничего не видя и не слыша, а только чувствуя тепло матери, попрежнему спал, положив голову ей на плечо. Чтобы не разбудить его, - не имея возможности двигать руками, она села на валу и, помогая себе ногами, сама сползла в яму. Больше Матвей Шульга никогда ее не видел.
- Товарищи! - сказал Шульга хриплым сильным голосом, покрывшим собой все остальные шумы и звуки. - Прекрасные мои товарищи! Да будет вам вечная память и слава! Да здравствует…
Штык вонзился ему в спину меж ребер. Шульга, напрягши всю свою могучую силу, не упал, а спрыгнул в яму, и голос его загремел из ямы:
- Да здравствует велика коммунистична партия, шо указала людям путь к справедливости!
- Смерть ворогам! - грозно сказал Андрей Валько рядом с Шульгой: судьба судила им вновь соединиться - в могиле.
Яма была так забита людьми, что нельзя было повернуться. Наступило мгновение последнего душевного напряжения: каждый готовился принять в себя свинец. Но не такая смерть была уготована им. Целые лавины земли посыпались им на головы, на плечи, за вороты рубах, в рот и глаза, и люди поняли, что их закапывают живыми.
Шульга, возвысив голос, запел:

Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир голодных и рабов…

Валько низко подхватил. Все новые голоса, сначала близкие, потом все более дальние, присоединялись к ним, и медленные волны «Интернационала» взнеслись из-под земли к темному, тучами несущемуся над миром небу.
В этот темный, страшный час в маленьком домике на Деревянной улице тихо отворилась дверь, и Мария Андреевна Борц и Валя, и еще кто-то небольшого роста, тепло одетый, с котомкой за плечами и палкой в руке, сошли с крыльца.
Мария Андреевна и Валя взяли человека за обе руки и повели по улице в степь. Ветер подхватывал их платья.
Через несколько шагов он остановился.
- Темно, лучше тебе вернуться, - сказал он почти шопотом.
Мария Андреевна обняла его, и так они постояли некоторое время.
- Прощай, Маша, - сказал он и беспомощно махнул рукой.
И Мария Андреевна осталась, а они пошли, отец и дочь, не отпускавшая его руки. Валя должна была сопровождать отца до того, как начнет светать. А пот

Марина Цветаева. Монолог Сонечки. "Как я люблю любить...".

А вы когда-нибудь забываете, когда любите что - любите? Я - никогда. Это как зубная боль, только наоборот- наоборотная зубная боль. Только там ноет, а здесь и слова нет.
А какие они дикие дураки. Те, кто не любят - сами не любят, будто дело в том, чтоб тебя любили. Я не говорю, конечно, но встаёшь как в стену. Но Вы знаете, нет такой стены, которой бы я не пробила.
А Вы замечаете, как все они, даже самые целующие, даже самые, как будто любящие, так боятся сказать это слово? Как они его никогда не говорят? Мне один объяснял, что это грубо отстало, что зачем слова, когда есть дела, то есть поцелуи и так далее. А я ему: "Нет. Дело ещё ничего не доказывает. А слово - всё!"
Мне ведь только этого от человека и нужно. "Люблю" и больше ничего. Пусть потом как угодно не любит, что угодно делает, я делам не поверю. Потому что слово было. Я только этим словом и кормилась. Оттого так и отощала.
А какие они скупые, расчётливые, опасливые. Мне всегда хочется сказать: "Ты только скажи. Я проверять не буду". Но не говорят, потому что думают, что это жениться, связаться, не развязаться. "Если я первым скажу, то никогда уже первым не смогу уйти". Будто со мной можно не первым уйти.
Я в жизни никогда не уходила первой. И сколько в жизни мне ещё Бог отпустит, первой не уйду. Я просто не могу. Я все делаю, чтоб другой ушёл. Потому что мне первой уйти - легче перейти через собственный труп.
Я и внутри себя никогда не уходила первой. Никогда первой не переставала любить. Всегда до самой последней возможности. До самой последней капельки. Как когда в детстве пьёшь и уж жарко от пустого стакана. А ты все тянешь, тянешь и тянешь. И только собственный пар...

А.П. Чехов. "Чайка". Монолог Нины Заречной (финальная сцена прощания с Треплевым).

Я так утомилась... Отдохнуть бы... Отдохнуть!
Я - чайка... Нет, не то. Я - актриса. И он здесь... Он не верил в театр, все смеялся над моими мечтами, и мало-помалу я тоже перестала верить и пала духом... А тут заботы любви, ревность, постоянный страх за маленького... Я стала мелочною, ничтожною, играла бессмысленно... Я не знала, что делать с руками, не умела стоять на сцене, не владела голосом. Вы не понимаете этого состояния, когда чувствуешь, что играешь ужасно. Я - чайка.
Нет, не то... Помните, вы подстрелили чайку? Случайно пришел человек, увидел и от нечего делать погубил... Сюжет для небольшого рассказа...
О чем я?.. Я говорю о сцене. Теперь уж я не так... Я уже настоящая актриса, я играю с наслаждением, с восторгом, пьянею на сцене и чувствую себя прекрасной. А теперь, пока живу здесь, я все хожу пешком, все хожу и думаю, думаю и чувствую, как с каждым днем растут мои душевные силы... Я теперь знаю, понимаю. Костя, что в нашем деле - все равно, играем мы на сцене или пишем - главное не слава, не блеск, не то, о чем я мечтала, а уменье терпеть. Умей нести свой крест и веруй. Я верую, и мне не так больно, и когда я думаю о своем призвании, то не боюсь жизни.
Нет, нет... Не провожайте, я сама дойду... Лошади мои близко... Значит, она привезла его с собою? Что ж, все равно. Когда увидите Тригорина, то не говорите ему ничего... Я люблю его. Я люблю его даже сильнее, чем прежде... Люблю, люблю страстно, до отчаяния люблю!
Хорошо было прежде, Костя! Помните? Какая ясная, теплая, радостная, чистая жизнь, какие чувства, - чувства, похожие на нежные, изящные цветы... "Люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы, обитавшие в воде, морские звезды и те, которых нельзя было видеть глазом, - словом, все жизни, все жизни, все жизни, свершив печальный круг, угасли. Уже тысячи веков, как земля не носит на себе ни одного живого существа, и эта бедная луна напрасно зажигает свой фонарь. На лугу уже не просыпаются с криком журавли, и майских жуков не бывает слышно в липовых рощах..."
Я пойду. Прощайте. Когда я стану большою актрисой, приезжайте взглянуть на меня.
Обещаете? А теперь... Уже поздно. Я еле на ногах стою...

А.Н. Островский. "Гроза". Монолог Катерины.

Отчего люди не летают? Отчего люди не летают так, как птицы? Знаешь, мне иногда кажется, что я птица. Когда стоишь на горе, так тебя и тянет лететь. Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела. Попробовать нешто теперь?
Такая ли я была! Я жила, ни об чем не тужила, точно птичка на воле. Маменька во мне души не чаяла, наряжала меня, как куклу, работать не принуждала; что хочу, бывало, то и делаю. Знаешь, как я жила в девушках? Вот я тебе сейчас расскажу. Встану я, бывало, рано; коли летом, так схожу на ключок, умоюсь, принесу с собой водицы и все, все цветы в доме полью. У меня цветов было много-много. Потом пойдем с маменькой в церковь, все и странницы,- у нас полон дом был странниц; да богомолок. А придем из церкви, сядем за какую-нибудь работу, больше по бархату золотом, а странницы станут рассказывать: где они были, что видели, жития' разные, либо стихи поют. Так до обеда время и пройдет. Тут старухи уснуть лягут, а я по саду гуляю. Потом к вечерне, а вечером опять рассказы да пение. Так хорошо было!
И до смерти я любила в церковь ходить! Точно, бывало, я в рай войду и не вижу никого, и время не помню, и не слышу, когда служба кончится. Точно как все это в одну секунду было. Маменька говорила, что все, бывало, смотрят на меня, что со мной делается. А знаешь: в солнечный день из купола такой светлый столб вниз идет, и в этом столбе ходит дым, точно облако, и вижу я, бывало, будто ангелы в этом столбе летают и поют. А то, бывало, ночью встану - у нас тоже везде лампадки горели да где-нибудь в уголке и молюсь до утра. Или рано утром в сад уйду, еще только солнышко восходит, упаду на колена, молюсь и плачу, и сама не знаю, о чем молюсь и о чем плачу. И об чем я молилась тогда, чего просила, не знаю; ничего мне не надобно, всего у меня было довольно.
А какие сны мне снились, какие сны! Или храмы золотые, или сады какие-то необыкновенные, и все поют невидимые голоса, и кипарисом пахнет, и горы и деревья будто не такие, как обыкновенно, а как на образах пишутся. А то, будто я летаю, так и летаю по воздуху. И теперь иногда снится, да редко, да и не то.
Лезет мне в голову мечта какая-то. И никуда я от нее не уйду. Думать стану - мыслей никак не соберу, молиться - не отмолюсь никак. Языком лепечу слова, а на уме совсем не то: точно мне лукавый в уши шепчет, да все про такие дела нехорошие. И то мне представляется, что мне самое себе совестно сделается. Что со мной? Перед бедой перед какой-нибудь это! Ночью, Варя, не спится мне, все мерещится шепот какой-то: кто-то так ласково говорит со мной, точно голубь воркует. Уж не снятся мне, Варя, как прежде, райские деревья да горы, а точно меня кто-то обнимает так горячо-горячо и ведет меня куда-то, и я иду за ним, иду...

И.А. Бунин. "Темные аллеи". Монолог Женщины или Мужчины (рассказ).

В холодное осеннее ненастье, на одной из больших тульских дорог, залитой дождями и изрезанной многими чёрными колеями, к длинной избе подкатил закиданный грязью тарантас с полуподнятым верхом. На козлах тарантаса сидел крепкий мужик, а в тарантасе стройный военный в большом картузе и в николаевской серой шинели; его взгляд был вопрошающий, строгий и вместе с тем усталый. Когда лошади стали, он выкинул из тарантаса ногу в военном сапоге с ровным голенищем и, придерживая полы шинели, взбежал на крыльцо избы. В горнице было тепло, сухо и опрятно: новый золотистый образ в левом углу, под ним покрытый чистой суровой скатертью стол, за столом чисто вымытые лавки; кухонная печь; из-за печной заслонки сладко пахло щами. Приезжий сбросил на лавку шинель, потом снял перчатки и картуз, с усталым видом неприязненно произнес:
- Эй, кто там!
Тотчас вслед за тем в горницу вошла темноволосая женщина.
- Добро пожаловать, ваше превосходительство, - сказала она. - Покушать изволите или самовар прикажете?
Приезжий мельком глянул на её округлые плечи и отрывисто, невнимательно ответил:
- Самовар. Хозяйка тут или служишь?
- Хозяйка, ваше превосходительство.
- Сама, значит, держишь?
- Так точно. Сама.
- Что ж так? Вдова, что ли, что сама ведёшь дело?
- Не вдова, ваше превосходительство, а надо же чем-нибудь жить. И хозяйствовать я люблю. И чистоту люблю. Ведь при господах выросла, как не уметь прилично себя держать, правда, Николай Алексеевич?
Он быстро выпрямился, раскрыл глаза и покраснел.
- Надежда! Ты? - сказал он торопливо.
- Я, Николай Алексеевич.
- Боже мой, боже мой. Кто бы мог подумать! Сколько лет мы не видались? Боже мой, как странно!
- Что странно, сударь?
- Но все, все..
Усталость и рассеянность его исчезли, он встал и решительно заходил по горнице, глядя в пол. Потом остановился и, краснея, стал говорить:
- Ничего не знаю о тебе с тех самых пор. Как ты сюда попала? Почему не осталась при господах?
- Мне господа вскоре после вас вольную дали.
- А где жила потом?
- Долго рассказывать, сударь.
- Замужем не была?
- Нет, не была.
- Почему?
- Небось, помните, как я вас любила.
Он поднял голову и болезненно усмехнулся:
- Ведь не могла же ты любить меня весь век!
- Значит, могла. Сколько ни проходило времени, все одним жила. Знала, что давно вас нет прежнего, что для вас словно ничего и не было, а вот…
Ах, как хороша ты была! - сказал он, качая головой. - Помнишь, как на тебя все заглядывались?
- Помню, сударь. Были и вы отменно хороши. Как же можно такое забыть.
- А! Всё проходит. Все забывается.
- Всё проходит, да не все забывается.
- Уходи, - сказал он, отворачиваясь. - Уходи, пожалуйста.
И, вынув платок и прижав его к глазам, прибавил:
- Лишь бы бог меня простил. А ты, видно, простила.
Она подошла к двери и приостановилась:
- Нет, Николай Алексеевич, не простила. Как не было у меня ничего дороже вас на свете в ту пору, так и потом не было. Поздно теперь укорять, а ведь правда, очень бессердечно вы меня бросили, - сколько раз я хотела руки на себя наложить от обиды от одной. Ведь было время, Николай Алексеевич, когда я вас Николенькой звала, а вы меня - помните как? И все стихи мне изволили читать про всякие «тёмные аллеи». Оттого-то и простить мне вас нельзя. Ну, да что вспоминать, мёртвых с погоста не носят...
Она подошла и поцеловала у него руку, он поцеловал у неё.
- Прикажи подавать…
Низкое солнце жёлто светило на пустые поля, лошади ровно шлёпали по лужам. Он глядел на мелькавшие подковы, и думал: «Да, конечно, лучшие минуты. И не лучшие, а истинно волшебные! "Кругом шиповник алый цвёл, стояли тёмных лип аллеи…“ Но, боже мой, что же было бы дальше? Что, если бы я не бросил её? Эта самая Надежда не содержательница постоялой горницы, а моя жена, хозяйка моего петербургского дома, мать моих детей?»
И, закрывая глаза, качал головой...

И.А. Бунин. "Холодная осень". Монолог для девушки.

В июне того года он гостил у нас в имении - всегда считался у нас своим человеком: покойный отец его был другом и соседом моего отца. Но девятнадцатого июля Германия объявила России войну. В сентябре он приехал к нам на сутки - проститься перед отъездом на фронт (все тогда думали, что война кончится скоро). И вот настал наш прощальный вечер. После ужина подали, по обыкновению, самовар, и, посмотрев на запотевшие от его пара окна, отец сказал:
- Удивительно ранняя и холодная осень!
Мы в тот вечер сидели тихо, лишь изредка обменивались незначительными словами, преувеличенно спокойными, скрывая свои тайные мысли и чувства. Я подошла к балконной двери и протерла стекло платком: в саду, на черном небе, ярко и остро сверкали чистые ледяные звезды. Отец курил, откинувшись в кресло, рассеянно глядя на висевшую над столом жаркую лампу, мама, в очках, старательно зашивала под ее светом маленький шелковый мешочек, - мы знали какой, - и это было и трогательно и жутко. Отец спросил:
- Так ты все-таки хочешь ехать утром, а не после завтрака?
- Да, если позволите, утром, - ответил он. - Очень грустно, но я еще не совсем распорядился по дому.
Отец легонько вздохнул:
- Ну, как хочешь, душа моя. Только в этом случае нам с мамой пора спать, мы непременно хотим проводить тебя завтра... Мама встала и перекрестила своего будущего сына, он склонился к ее руке, потом к руке отца. Оставшись одни, мы еще немного побыли в столовой, - я вздумала раскладывать пасьянс, он молча ходил из угла в угол, потом спросил:
- Хочешь пройдемся немного?
На душе у меня делалось все тяжелее, я безразлично отозвалась:
- Хорошо...
Одеваясь в прихожей, он продолжал что-то думать, с милой усмешкой вспомнил стихи Фета:
Какая холодная осень!
Надень свою шаль и капот...
Смотри - меж чернеющих сосен
Как будто пожар восстает...
Есть какая-то деревенская осенняя прелесть в этих стихах. "Надень свою шаль и капот..." Времена наших дедушек и бабушек... Ах, Боже мой! Все-таки грустно. Грустно и хорошо. Я очень, очень люблю тебя...
Одевшись, мы прошли через столовую на балкон, сошли в сад. Сперва было так темно, что я держалась за его рукав. Потом стали обозначаться в светлеющем небе черные сучья, осыпанные минерально блестящими звездами. Он, приостановясь, обернулся к дому:
- Посмотри, как совсем особенно, по-осеннему светят окна дома. Буду жив, вечно буду помнить этот вечер... Я посмотрела, и он обнял меня в моей швейцарской накидке. Я отвела от лица пуховый платок, слегка отклонила голову, чтобы он поцеловал меня. Поцеловав, он посмотрел мне в лицо.
- Если меня убьют, ты все-таки не сразу забудешь меня?
Я подумала: "А вдруг правда убьют? и неужели я все-таки забуду его в какой-то срок - ведь все в конце концов забывается?" И поспешно ответила, испугавшись своей мысли:
- Не говори так! Я не переживу твоей смерти!
Он, помолчав, медленно выговорил:
- Ну что ж, если убьют, я буду ждать тебя там. Ты поживи, порадуйся на свете, потом приходи ко мне.
Утром он уехал. Мама надела ему на шею тот роковой мешочек, что зашивала вечером, - в нем был золотой образок, который носили на войне ее отец и дед, - и мы все перекрестили его с каким-то порывистым отчаянием. Глядя ему вслед, постояли на крыльце в том отупении, которое бывает, когда проводишь кого-нибудь на долгую разлуку. Постояв, вошли в опустевший дом...
Убили его - какое странное слово! - через месяц. Так и пережила я его смерть, опрометчиво сказав когда-то,что я не переживу ее. Но, вспоминая все то, что я пережила с тех пор, всегда спрашиваю себя: а что же все-таки было в моей жизни? И отвечаю себе: только тот холодный осенний вечер. Ужели он был когда-то? Все-таки был. И это все, что было в моей жизни, - остальное ненужный сон. И я верю: где-то там он ждет меня - с той же любовью и молодостью, как в тот вечер. "Ты поживи, порадуйся на свете, потом приходи ко мне..."
Я пожила, порадовалась, теперь уже скоро п

Рис Крейси. "Письмо". Мужская пьеса-монолог.Ненавижу писать письма. Получать люблю, а писать ненавижу. Может быть поэтому.… Хотя всё равно чувствую себя глупо. Но ещё чувствую, что должен написать… Вернее записать. Хотя кому, и почему должен. Может и не должен вовсе…. Впрочем, если всё будет хорошо, то никто и не прочтёт. В смысле не увидит. Этого моего позора. Ха-ха-ха. Разве что оставлю себе на память. И в назидание. Напоминание о бзике. Но, если я всё-таки прав, и если я не справлюсь, тогда.… Тогда тем более.…Тем более менее. Менее всего я хочу, чтобы эта запись стала моим завещанием.… Но обо всём по порядку. Хотя какой тут к чертям собачачьим порядок!? Ну да ладно. Итак, с чего же всё началось?… Как всё это начиналось.… Впрочем, нет, сперва…
Я не верю в бога. Точнее не верю в бога, как в личность. Это не попытка выпендриться, не дань интеллигентской моде, нет.… И сказал он: да будет свет, и стал свет, и увидел он, что это хорошо. Вот! Если отбросить всё и оставить суть, Бог – это Желание. Или нет, не так. Бог – это Воля! Да-да именно Воля. Невозможно желать того, чего нет, а вот создать.… Впрочем, и это всё неважно. Я несвязно говорю, не потому что волнуюсь, а потому.… Хотя и волнуюсь, конечно. Кто ясно мыслит – ясно излагает. Так вот это – не про меня. Я крайне неясно мыслю. И излагаю соответственно, но.… Но есть одно но. Я ясно чувствую, чувствую, но мне просто не хватает слов, чтобы эти чувства выразить. Это не мой недостаток. Это главный недостаток языка. Любого языка, да и вообще речи.

Воля глуха и слепа. Для воли нет ни добра, ни зла, она – толчок. Она.…Поэтому она – не Бог. Но она причина. Первопричина. Да именно так. Всё остальное, включая то, что описывается понятием «бог» – следствия.
Я опять отвлёкся. Просто не знаю, как объяснить.… Да и возможно ли это объяснить.…Просто не хочется показаться шизофреником, ведь это не так. Я уверен, что это не так. Уверен. И вот, когда сам с собой философствуешь, легче сосредоточиться – оппоненты не мешают. А мне необходимо сосредоточиться…
Он встает и ходит по сцене. Сосредотачивается. Достаёт сигарету, закуривает, и, задрав голову, пускает в потолок кольца. Возвращается и садится.
Он - Итак, когда же это началось. Вернее когда я впервые заметил… Он был очень хорошим ребёнком, добрым и умным. Он и сейчас добрый и умный, правда, уже не ребёнок. Мы тогда часто играли в настольные игры. Такие, с кубиками. И он частенько выбрасывал две шестёрки. Ему нравились шестёрки на костях. Эти кости ещё моему отцу сделали в лагере для военнопленных, где он работал переводчиком… Я уже тогда должен был заметить, заподозрить. Он очевидно понял, что две шестёрки не всегда приводят к выигрышу и стал выбрасывать столько, сколько нужно для победы. Ровно столько сколько нужно. Для победы. Нас с женой такое его везенье только забавляло. Даже радовало. Может я бы всё-таки насторожился, но вскоре дела у меня пошли неважно, и на игры времени не оставалось. Да и сыну они прискучили. Был ещё один рецидив везенья. Однажды мы с моим компаньоном решили расслабиться. Купили водки, закуски, а в переходе метро увидели игрушечных роботов. Такие пластмассовые заводные роботы. Они ходили, размахивая руками. Ну и мы решили устроить соревнование роботов. Купили пару штук и пошли ко мне домой. Там мы выпили, закусили. Нам стало хорошо и мы разлеглись на полу и устроили бои. Заводили роботов и пускали друг на друга. Роботы толкались, пихались, пока один не заваливался на спину. Иногда бой длился минуту, а иногда заканчивался практически сразу. Никакой особой закономерности не наблюдалось, роботы были абсолютно равны по силе, и это делало игру азартной. Так что минут через десять мы уже играли на деньги. С очень переменным успехом. Каждый выработал свою тактику, место старта, силу завода… В общем, было весело. Потом зашёл сын. Он долго с интересом наблюдал за забавами великовозрастных оболтусов, а потом попросился играть с нами. У него уже были свои деньги, подарки любящих дедушек и бабушек, и потому был принят в игру. Я втайне надеялся, что он проиграется, что послужит показательным примером вреда азартных игр. Я как раз тогда в очередной раз, со свойственными мне пылкостью и занудством, окунулся в воспитательный процесс. Короче говоря, за полчаса он разделал нас в пух и прах. Причём было совершенно неважно, какой робот ему доставался. Какой доставался тот и выигрывал. Воспитательный эксперимент с трес-ком провалился, но и тогда я списал всё на патологическое везение. И, тут же забыл. А зря. Надо было серьёзно задуматься. Именно тогда. Но серьёзно я задумался много позже.

У меня тогда были серьёзные финансовые проблемы. Серьёзные финансовые проблемы – это когда денег не просто нет, а нет и не предвидится. Не предвидится даже во время алкогольных фантазирований незаметно переходящий в пьяное нытьё. Ну вот, я уже пытаюсь острить, правда, пока ещё безрезультатно. Но всё равно это уже хороший признак. Так вот у меня в году три святых, даже можно сказать священных праздника. Это Новый год, день рождения сына, и день рождения жены. К этим дням я готовлюсь основательно, тратя абсолютно все деньги, какие сумел добыть. Жена у меня по гороскопу Лев, а вот сын мартовский. Так что все у кого я мог занять, а заработков у меня тогда никаких не было, так вот все у кого я мог занять, уже заняли мне ещё на Новый год. А день рождения сына приближался неотвратимо, как нож гильотины. Я себе места не находил. Да и времени уже не оставалось. А тут ещё сын, как бы ненароком сообщил, что мечтает об игровой приставке. Последнее достижение технологий японской национальности. Хи-хи. За день до дня икс мне звонит один мой старинный приятель и спрашивает, не знаю ли я где срочно можно обналичить рубли под четыре процента. Я звоню другому не менее приятелю и спрашиваю, не обналичит ли он под три процента. Он соглашается. В результате я за час зарабатываю процент, и он составляет одну тысячу четыреста сорок рублей. Мчусь на барахолку и покупаю пресловутую приставку. На дорогу и покупку у меня уходит тысяча четыреста двадцать рублей. Дальше самое интересное. По возвращении я проверяю подарок и оказывается, что один из джойстиков не работает. Надо ли говорить, что я снова мчусь на барахолку обменивать брак, и на дорогу туда и обратно у меня уходят остатние двадцать рублей. Вот так вот. Я был так счастлив, что и тогда не осознал всей абсурдности ситуации. После, подобных «случайных совпадений» было множество. Учительница по физике, невзлюбившая моего сына, и что естественно в этом возрасте, взаимно, сломала ногу, и пришёл новый преподаватель, более покладистый. Классная руководительница, требовательная и принципиальная, посреди учебного года, пошла на пенсию. И так далее, и далее, и далее... Это только цветочки. Ягодки не столь заметны, куда как… Например, ему не нравился наш гимн. Казалось бы ну и что, мне так он тоже не очень чтобы очень, а вот для Советского Союза это обернулось трагически. Однако позже он заявил, что ностальгирует по прежнему гимну… Хорошо хоть, что возвращение нашего светлого прошлого только гимном и ограничилось. Пока, во всяком случае. Да, конечно, всё это можно объяснить случайностью. Но где, где же кончается случайность и начинается закономерность? Я наверное всё-таки похож на психопата. Но я нормален. Я слишком… Я паранормален. Хи-хи.

Вскакивает. До мелочей повторяется предыдущая сцена «сосредоточивания».
Он - Последний год мы с ним редко виделись. Едва закончив школу и поступив в универ., он стал отдаляться, отдаляться, пока не отдалился совсем. И широчайшая полоса глубочайшего отчуждения пролегла между нами. Хи-хи. Хи. А недавно… Впрочем прошёл уже месяц. Я встретил его в странной… Точнее в неподходящей компании. Два с позволения сказать товарища неопределённого возраста и столь же неопределённой да и неопределимой внешности. Несмотря на их незаметность, а возможно именно благодаря ей, я сразу их узнал. Не то чтобы именно их, но в своё время я сталкивался с конторой. Эти люди не меняются как бы не называлась сама контора - КГБ или Аль Каида, ЦРУ или Церковь крайней плоти Христовой. Но если вы увидели человека с профессионально добрым взглядом бесцветных, пустых, как будто стеклянных и тем не менее пронзительных глаз, с лицом, которое потом не можете вспомнить, как ни стараетесь… А от самого процесса вспоминания остаются брезгливость и необъяснимый, почти мистический ужас… Я знаю. Но не знаю как, на какой крючок они подцепили моего сына. Он видимо меня увидел и тут же исчез прикрытый пиджаками Бдительных. Я не стал подходить и прошёл дальше, чувствуя на спине тяжёлые оценивающие гадко липкие взгляды. Прежде чем зайти в квартиру, я спустил в мусоропровод почти неношеный плащ. Среди ночи я поднял на ноги своего друга, друга детства, с которым мы ходили ещё в одну группу детского сада, а теперь полковника, без пяти минут генерала, служащего то ли в ФСБ, то ли в одном из многочисленных смежных ведомств. Позвонил, чтобы выяснить, чего им от него надо. Через час Андрей перезвонил. Перезвонил и сказал, чтобы я не лез в дела, которые меня не касаются. Это мой -то сын меня не касается?!
Зато я окончательно убедился, что его надо спасать. А может и не его одного. Если они используют его, его способности, как оружие… Я разбудил ещё одного приятеля. Он главврач «Владимирки». «Дурка», показалась мне относительно безопасным местом, в котором сыну возможно удалось бы отсидеться. Как ни странно Сергей, так зовут врача, почти не задавал вопросов, хотя я опасался, как бы он не решил, что это я нуждаюсь в услугах его учреждения. Сказал только, что пока мест нет, но как только освободится, он сообщит. Он сообщил. Два часа назад. И я договорился с сыном о встрече. И вот сейчас я иду на встречу со своим ребёнком и боюсь этого разговора, и не знаю, чем он закончится. Однако… Однако моя мама частенько говорила, что я был очень везучим ребёнком.
Он встаёт, берёт со стола кубики и бросает их на стол. Зеркало-экран крупным планом демонстрирует две шестёрки.
Он - Вот именно. (Пауза) Ну вот пожалуй и всё. Пора.

Белла Ахмадулина. «В тот месяц май, в тот месяц мой...».

В тот месяц май, в тот месяц мой
во мне была такая лёгкость
и, расстилаясь над землей,
влекла меня погоды лётность.

Я так щедра была, щедра
в счастливом предвкушенье пенья,
и с легкомыслием щегла
я окунала в воздух перья.

Но, слава Богу, стал мой взор
и проницательней, и строже,
и каждый вздох и каждый взлет
обходится мне всё дороже.

И я причастна к тайнам дня.
Открыты мне его явленья.
Вокруг оглядываюсь я
с усмешкой старого еврея.

Я вижу, как грачи галдят,
над черным снегом нависая,
как скушно женщины глядят,
склонившиеся над вязаньем.

И где-то, в дудочку дудя,
не соблюдая клумб и грядок,
чужое бегает дитя

---

Информация получена с сайтов:

, , , , , , ,